— Представляете, какая у меня была жена! Серая мышка, только и умела, что по дому копошиться. А теперь посмотрите на меня — собственное дело, квартира в Москве, машина последняя модель!
Лариса замерла с чашкой кофе в руках. Голос показался знакомым, но она не сразу поняла откуда. За соседним столиком сидел мужчина спиной к ней, размахивая руками и громко рассказывая что-то двум собеседникам.
— Игорь Семёнович, вы просто молодец! В нашем возрасте начать всё заново — это подвиг! — восхищённо проговорила женщина в ярком пиджаке.
— Да что вы, Алла Петровна! Я всегда знал, что создан для большего. Просто тогда, двадцать лет назад, меня тянула назад эта… ну, как бы сказать… семейная трясина, — усмехнулся Игорь, помешивая коньяк в бокале. Его голос звучал самодовольно, с оттенком превосходства.
За соседним столиком, в углу уютного кафе, Лариса почти машинально отложила книгу и подняла глаза. Этот голос — знакомый до дрожи. Голос её бывшего мужа. Того самого, что ушёл к молодой секретарше, оставив её одну с подростком на руках. Её Игорь. Не изменился. Тот же тон, те же жесты — уверенные, громкие, будто весь зал слушает только его.
— А у вас есть дети, Игорь Семёнович? — поинтересовался пожилой мужчина с благородными сединами и в строгом твидовом пиджаке.
— Конечно, есть. Дочка — Юлька. Умная, добрая, но, к сожалению, в мать пошла: без амбиций, без напора. Я предлагал ей переехать в Москву, помог бы войти в мой бизнес, дать старт, но она отказалась. Представляете? Сказала, не может бросить мать — мол, ей тяжело одной.
Лариса почувствовала, как будто мимо неё прошёл холодный ветер. Но удивительно — внутри не было боли. Вместо привычной обиды появилась странная лёгкость, как будто какой-то узел внезапно развязался.
— Какая преданная девочка, — с нарочитым восхищением произнесла Алла Петровна, дама средних лет с густыми рыжими волосами и тяжёлым янтарным колье. — А бывшая супруга как, не обижается? Всё-таки вы так хорошо устроились…
— А она, скорее всего, и не знает ничего, — отмахнулся Игорь. — Живёт в своём тихом мирке. Всё книжки свои перебирает. Она же в библиотеке работает. Даже жаль её иногда — жизнь, по сути, прошла мимо. Никакой динамики, никакого смысла.
— Библиотекарь, значит? — переспросил мужчина в очках, крякнув. — Ну да, профессия не из перспективных нынче.
— Вот и я говорю! А ведь я её тогда уговаривал — мол, давай вместе расти, развиваться, мир посмотреть. А она всё: дом, кухня, ребёнок. Словно замуж не за человека, а в монастырь ушла. Я себя с ней как в клетке чувствовал, ей-богу!
Лариса, не слыша себя, поставила чашку на блюдце. Она удивлялась собственному спокойствию. Не было злости. Не было желания вмешаться, бросить в лицо правду. Только лёгкое, почти философское изумление: Вот до чего человек может дойти, если слишком долго живёт в иллюзии собственного величия…
Игорь тем временем самодовольно поправил дорогой пиджак, пробежался пальцами по безупречному пробору и продолжил:
— Теперь всё иначе. Никто не командует, не требует каждую минуту внимания. Хочется — в Лондон, хочется — на Алтай. Сам себе хозяин. Так и должно быть. Это свобода, настоящая.
— А вторую семью не планируете, Игорь Семёнович? — с интересом спросил пожилой собеседник.
— Пока не вижу смысла. Мне сейчас важнее — бизнес. Открываю новое направление, есть интересные инвестиции. А там — кто знает. Если появится женщина моего уровня — может, и подумаю.
К ним подошла официантка, а заодно и к Ларисе, заметив, что её чашка пуста:
— Что-нибудь ещё для вас?
Лариса подняла взгляд на девушку и вдруг, сама себе удивившись, ответила мягко, с лёгкой улыбкой:
— Да. Принесите, пожалуйста, ещё чашечку кофе. И… пирожное «Наполеон». Если осталось.
— Конечно! У нас оно всегда свежее — самое вкусное в городе, — улыбнулась девушка.
Лариса вновь повернула голову в сторону соседнего столика. Игорь громко смеялся, размахивал руками, как всегда любил делать, когда был в центре внимания. Но теперь его фигура казалась Ларисе… какой-то далёкой, чужой. Он будто играл роль, выученную наизусть, но уже не вдохновлявшую даже самого актёра.
Она подумала о своей жизни. О библиотеке, где пахнет пыльными страницами и кофе. О Юле, которая каждую субботу привозит мамины любимые груши и говорит: «Ты у меня самая настоящая, мам». О тихих вечерах с книгой, где ни ссоры, ни одиночества — только покой и тепло.
Пусть Игорь считает, что её жизнь — мимо. Она знает другое. Главное — не мимо сердца.
Она сделала глоток нового кофе, вдохнула аромат ванили и масла, доносящийся от пирожного, и впервые за долгое время почувствовала, как в душе воцарилась тишина. Добрая, сильная и настоящая.
Лариса кивнула, сделав вид, что снова углубляется в книгу, хотя взгляд её продолжал скользить в сторону соседнего столика. Игорь в это время с воодушевлением рассказывал о своей новой московской квартире, не скрывая гордости в голосе:
— Сто двадцать квадратов, свежий евроремонт, дизайнерский проект. Район — что надо, соседи сплошь дипломаты и айтишники. Когда друзья приезжают — все в восторге. Говорят: «Вот это ты вывернулся, Игорь, по-настоящему поднялся!»
Лариса почти физически ощутила, как её отбрасывает во времени на двадцать лет назад. Яркий день, за окнами — мартовский снег, который тает прямо на ветках, оставляя мокрые следы на стекле. Игорь стоял в прихожей, бросал в чемодан вещи — рубашки, папки с бумагами, бритвенный станок, — и всё время повторял, не глядя ей в глаза:
— Пойми, Лара… Я здесь задыхаюсь. Мне нужно двигаться вперёд, строить что-то большее, чем эта бесконечная возня: садик, ужин, счёт за свет. Ты сильная, справишься.
Она стояла тогда у окна, прижимая к груди чашку с остывшим чаем, и слушала, как в комнате за стеной плачет Юля.
— А сложно ли было начать всё с чистого листа? — спросила Алла Петровна, участливо склонив голову.
— О, конечно. Первое время было тяжело, — глубокомысленно ответил Игорь. — Но потом, когда отпустил прошлое, когда понял, что никому ничего не должен — будто крылья выросли. Никаких жалоб, никаких истерик из-за счета в аптеке или облезлых обоев.
Лариса едва заметно усмехнулась. Эти обои в коридоре она переклеивала сама — с Юлей, в один из тех редких дней, когда всё вдруг становилось светлым и простым. Дочь стояла на табурете, держала рулон, а она смеялась: «Юлька, ты же на стену сейчас себя наклеишь, а не обои!» Тогда им хватило и смеха, и клея, и терпения.
— А дочка к вам наведывается? — с интересом спросил мужчина в очках, поигрывая ложкой в кофейной чашке.
— Бывала пару раз, — отозвался Игорь. — Но видно, что чужда ей эта жизнь. Её тянет назад, в провинцию. Всё мама, мама… Я ей предлагал помощь: работу, жильё, перспективы. Упрямая — как в землю вросла. Не хочет оставить мать одну. Ну что тут скажешь…
В этот момент к Ларисе подошла официантка, поставила на стол дымящуюся чашку и тарелку с аккуратным кусочком наполеона. Сладкий аромат ванили и масла вмиг вытеснил запах чужих разговоров. Пирожное было как символ — она может позволить себе то, чего раньше лишала себя ради экономии, ради него, ради семьи.
«Деньги на ветер», — ворчал Игорь каждый раз, когда она приносила из кондитерской что-то кроме хлеба и круп. — Лучше бы мясо купила.
А теперь он сидит в дорогом заведении, потягивает коньяк стоимостью в половину её тогдашней зарплаты и рассуждает о свободе, как о награде героя.
— Сейчас я живу по-настоящему. Путешествую, встречаюсь с интересными людьми, не ограничен никакими «надо» и «должен». Тогда, в прошлом, всё было серо, предсказуемо. Как в старом фильме без звука.
— И что же стало поворотной точкой? — Алла Петровна подалась вперёд, будто это был сюжет сериала, а не чья-то реальная жизнь.
— Появилась женщина… Тамара. Яркая, уверенная в себе, целеустремлённая. Она показала мне, какой может быть жизнь. Настоящая, насыщенная. Не то, что…
Он осёкся и сделал глоток. Лариса чуть наклонила голову. Тамара — та самая секретарша из проектного бюро. С осиной талией, обтягивающими юбками и звонким смехом. Она ушла от него через три года — к более перспективному юристу с собственным «мерседесом» и загородным домом.
— Сколько лет вы были женаты, Игорь Семёнович? — уточнил собеседник.
— Пятнадцать. Пятнадцать лет моей жизни, которые будто стёрли ластиком. Ничего, кроме бытовухи и вечных разговоров «что купить», «куда поехать», «где взять деньги». Хотя… дочка получилась замечательная. Это, пожалуй, единственное, о чём не жалею.
Лариса аккуратно разрезала пирожное вилкой. Первый кусочек оказался лёгким, как облако. Она наслаждалась каждым мгновением, как ребёнок, впервые попробовавший сладкое. Она вспомнила, как в браке считала каждый рубль, вечно откладывая на «чёрный день», который, впрочем, никогда так и не закончился.
Теперь она могла просто захотеть — и позволить себе.
— А знаете, что самое забавное? — Игорь откинулся на спинку стула и расстегнул пуговицу на пиджаке. — Лариса всегда мечтала о какой-то возвышенной жизни. Книги, звёзды, стихи… А на деле — вечная усталость, нытьё и вечера в халате с немытой головой.
— То есть она была такой… романтичной натурой? — уточнила Алла Петровна с оттенком иронии.
— Романтичной, ха! Она могла просидеть весь день с томиком Толстого, а я приходил с работы — и мне яичница на ужин. Душа у неё «прекрасного» требовала, а желудок моего — куска мяса.
Лариса вспомнила те вечера. Не яичницу. А тишину. Книгу. Страницу за страницей, где герои говорили иначе, чем они. Где были слова, которых в их доме давно не звучало: «прости», «люблю», «верю». Она не готовила тогда не потому, что ленилась. Потому что молчание Игоря становилось невыносимым, и кухня — не спасением, а эхо.
— А совсем никаких плюсов у неё не было? — участливо спросил пожилой мужчина.
— Ну, хозяйственная, да. Порядок держала. Дочку воспитала толково. Но… разве это редкость? Любая нормальная женщина справится. Это же… база, — отмахнулся Игорь.
Официантка, проходя мимо, нечаянно задела Ларису за локоть:
— Ой, простите, пожалуйста! Всё в порядке?
Лариса подняла на девушку глаза и кивнула с лёгкой улыбкой:
— Да, всё прекрасно. Спасибо.
Да, всё в порядке, — подумала она про себя. Даже удивительно, насколько всё в порядке.
Игорь вздрогнул, услышав знакомый голос, и машинально обернулся. Его взгляд скользнул по лицу женщины за соседним столиком, задержавшись лишь на мгновение. Ни узнавания, ни волнения — лишь равнодушие. Он тут же отвернулся и вновь погрузился в беседу с компаньонами.
— Видите? — обратился он к Алле Петровне, указывая незаметным кивком на Ларису. — Женщина сидит одна, пьёт кофе. Тихая, неброская. Наверняка библиотекарь или, скажем, учительница. Их в этом городе — пруд пруди. Все какие-то блеклые, без искры. Живут, будто в тени.
Алла Петровна метнула косой взгляд на Ларису, нахмурилась и понизила голос:
— Игорь Семёнович, она может вас слышать.
— Ну и что? — пожал плечами Игорь. — Я же ничего обидного не сказал. Просто констатирую факт: есть те, кто движется вперёд, а есть те, кто плывёт по течению, не пытаясь что-то изменить.
Внутри Ларисы что-то болезненно сжалось. Это было не обида, не злость, даже не боль — скорее, странное чувство, как при взгляде на пожелтевшую фотографию, где запечатлён человек, которым она когда-то была… и уже не является.
— А сейчас вы с кем-то встречаетесь? — Алла Петровна постаралась перевести разговор в более лёгкое русло.
— Пока нет, — оживился Игорь, подмигнув. — В Москве — раздолье. Женщин много, выбор большой. Хочется найти партнёршу по жизни, которая была бы мне под стать: образованную, ухоженную, с интересами и вкусом.
— Вам это подойдёт, вы ведь теперь другой человек, — с одобрением кивнула Алла Петровна.
— Вот именно! — самодовольно усмехнулся он. — Представьте, если бы я остался в той жизни… Дни однообразные, вечера — телевизор и упрёки. Дочка выросла бы и уехала, жена состарилась бы в тоске, а я… я бы так и растворился в рутине.
Лариса медленно откусила кусочек пирожного. Её вечера совсем другие: книги, кружок театрального мастерства в Доме культуры, освоенный компьютер и переписка с людьми из других городов. Недавно она записалась на курсы английского — давно мечтала.
— А вы продолжаете помогать бывшей семье? — осторожно спросил мужчина в очках, явно следивший за реакцией.
Игорь поморщился:
— До совершеннолетия дочери платил алименты исправно. Но теперь — каждый сам по себе. Я свои обязательства выполнил, и на этом точка.
— Абсолютно верно, — поддержала Алла Петровна. — Не стоит всю жизнь тащить на себе тех, кто уже должен идти сам.
— Вот и я так считаю! — ободрился Игорь. — А то моя бывшая — мастер переваливать всё на меня. «Игорь, ты подумал о нас?», «А как же Юля?» — передразнил он. — Честно, надоело.
Лариса перевела взгляд в окно. По улице шла молодая мама с девочкой — та что-то живо рассказывала, жестикулируя, а мама с улыбкой кивала. Такой же когда-то была Юля — их Юля.
— Простите за откровенность, Игорь Семёнович, — снова подалась вперёд Алла Петровна, — но… вы никогда не жалеете? Ну хоть немного?
Игорь на секунду задумался, поглаживая пальцами бокал с коньяком. Тишина повисла за столом.
— Бывает… — неохотно признался он. — Особенно по вечерам. В квартире тишина, никого рядом. Тогда вдруг и накатывает: а что, если бы всё сложилось иначе? Не ушёл бы я тогда… может, можно было ещё что-то спасти?
— И в такие моменты что вы ощущаете? — мягко поинтересовался мужчина в очках.
— Пустяки всё это! — отмахнулся Игорь. — Сентиментальность. Привычка, не более. Пятнадцать лет брака — понятное дело, остались воспоминания. Но стоит вспомнить: бесконечная экономия, вечные разговоры о том, что всё не так… И понимаешь — сделал правильно, что ушёл.
В этот момент в дверях кафе появилась стройная фигура. Молодая женщина в элегантном пальто огляделась, будто кого-то ища. Лариса узнала её мгновенно — Юля. Её дочь. Они вместе выбирали это пальто всего пару недель назад.
— Мамочка! — радостно воскликнула Юля, заметив Ларису. — Я везде тебя ищу! В библиотеке сказали, ты уже ушла.
Игорь резко обернулся, как будто получил удар. Его лицо вытянулось от неожиданности.
— Юля?.. Ты? Что ты здесь делаешь?
— Папа? — удивилась девушка, подходя к матери и игнорируя отца. — Мам, представляешь! Мне только что звонили из издательства — твой перевод приняли! И не просто приняли, а ещё премию вручают — как лучшему переводу года!
Наступила тишина. Словно время замерло, и воздух в кафе стал плотным и густым. Игорь смотрел на дочь, словно увидел её впервые. А Лариса, не поднимая глаз, едва заметно улыбнулась. В её вечерах, в её « серой » жизни, оказалось куда больше цвета, чем в его новой.
Лариса тепло улыбнулась дочери:
— Юлечка, потише. Мы же в общественном месте.
— Мам, ну какие тут люди… — Юля обернулась и только тогда заметила сидящих за соседним столиком. — Ой, извините. Не хотела помешать.
Алла Петровна и мужчина в очках кивнули с вежливой натянутой улыбкой, а Игорь будто застыл. Он смотрел на дочь и не мог вымолвить ни слова, словно кто-то внезапно выдернул его из прежней реальности.
— Мам, ты всё-таки идёшь сегодня на репетицию? Режиссёр сказал, без тебя финальная сцена не держится — ты же в главной роли!
— Конечно иду. — Лариса кивнула. — А ты как? Защита прошла?
— Ещё как! — Юля лучилась от счастья. — Мне предложили вести авторские семинары в университете. Представляешь? Я теперь доцент — в тридцать пять!
Игорь медленно поднялся со своего места. Его голос прозвучал глухо:
— Лара? Это… это ты?
Лариса повернулась к нему спокойно, без следа тревоги:
— Здравствуй, Игорь.
— Но… как же… Ты ведь… ты всегда была… в библиотеке работала! А теперь… переводы, театр… что это вообще?
Юля с лёгким удивлением посмотрела на отца:
— Пап, мама уже несколько лет как занимается литературными переводами. Французский, английский. Публикуется. Театр — это её хобби, но на гастролях её уже узнают. А в прошлом месяце у неё брали интервью для культурной передачи на местном телевидении.
— Юль, — спокойно произнесла Лариса, — не стоит.
— Почему не стоит, мам? Ты стесняешься того, что добилась? А зря! — она обвела взглядом собеседников отца. — Моя мама — одна из самых живых и ярких женщин, которых я знаю. Она не только учится, развивается, ставит перед собой цели — она ещё и настоящая актриса, писатель, переводчик. И знаете, в чём её главная роль? Быть собой. И быть счастливой.
Алла Петровна теперь смотрела на Ларису совершенно иначе — с подлинным интересом, почти с восхищением. Мужчина в очках задумчиво потирал подбородок.
— Лара… — неуверенно начал Игорь, — может… может, мы поговорим? Наедине. Я просто… столько лет прошло…
— Зачем? — Лариса взглянула на часы. — У меня через двадцать минут занятие по английскому, потом — репетиция. День расписан.
— Но я хотел… Я думал…
— Игорь, — Лариса произнесла его имя мягко, но твёрдо, — мы оба сделали выбор. Ты ушёл, я осталась. И, как ни странно, обе наши жизни пошли дальше. Только, кажется, я свою — действительно прожила.
Она достала из сумки кошелёк, положила на стол купюры за кофе и пирожное, затем взяла сумочку.
— Мам, подожди меня в машине? Я сейчас подойду, — сказала Юля, быстро поцеловав мать в щёку.
— Хорошо, — кивнула Лариса и направилась к выходу. Она не оборачивалась. Но дойдя до двери, замедлила шаг, повернулась и посмотрела. Игорь стоял в нерешительности, ссутулившись, будто его внезапно догнали все прожитые годы.
— Мама никогда не была серой. — Юля сказала это негромко, но так, чтобы отец услышал. — Просто ты смотрел мимо неё.
На улице было прохладно, но воздух был наполнен чем-то свежим, живым. Лариса села в машину, включила радио. Легла мелодия — старая песня Пугачёвой:
«Всё могут короли…»
Она тихо подпевала, легко отбивая ритм пальцами по рулю.
Через несколько минут в машину села Юля. Села с таким воодушевлением, будто только что выиграла битву.
— Мам, я ему всё высказала! Ты бы видела, как он побледнел!
— Юль, — спокойно сказала Лариса, выезжая с парковки, — не стоило. Он уже получил всё, что нужно.
— Но он там своим хвалёным друзьям рассказывал, как ты ничего не умела, как была вечно недовольной. Он даже не знает, что ты стала профессионалом! Что твои переводы читают студенты, что ты признанный автор! Это несправедливо.
— Это просто его взгляд на мир. — Лариса пожала плечами. — Он видит только то, что способен разглядеть. А мы с тобой живём дальше.
— Тебе не было больно?
Лариса задумалась. Ответ пришёл не сразу:
— Нет. Больно — это когда ждёшь, что тебя поймут, а тебе — спина в ответ. А сейчас… я смотрела на него — и видела совершенно чужого человека. Он говорил не обо мне. Он говорил о женщине, которую сам придумал, чтобы оправдать свой уход.
— Я боялась, что ты расстроишься. Подружка звонила, сказала, что видела его в центре, и я подумала — вдруг вы столкнётесь…
Лариса остановилась на светофоре и посмотрела на дочь:
— Юль, я давно научилась не тревожиться из-за прошлого. У меня просто нет на это времени.
— Это как — нет времени?
— Вот так. Завтра встреча с редактором. В пятницу — прогон спектакля. В субботу — лекция по истории языка. В воскресенье — кружок. А ещё выставка и, возможно, поездка в соседний город по приглашению библиотеки. Где мне найти время, чтобы страдать?
Юля рассмеялась:
— А ведь ты когда-то говорила: «Вот вырастешь, уедешь, и я останусь одна, не знаю, чем заниматься».
— Да, говорила. Глупость была.
— Не глупость. Ты просто ещё не знала, какая ты на самом деле.
Лариса остановила машину у языковой школы, выключила зажигание.
— Юль, хочешь знать, когда я поняла, что всё по-настоящему изменилось?
— Когда?
— Когда он посмотрел мне в лицо — и не узнал. Это был лучший момент. Будто последняя ниточка оборвалась. Та, за которую меня держало прошлое.
— Он правда не узнал?
— Представь себе. Смотрел в упор. А увидел чужую. И знаешь… это освободило меня окончательно.
Лариса открыла дверь, взяла из багажника сумку с учебниками и собралась выйти.
— Мам… — Юля выглянула из окна. — Ты счастлива?
Лариса наклонилась, посмотрела дочери в глаза:
— А как ты думаешь?
— Думаю — да. Но хочу услышать.
— Тогда слушай: да, я счастлива. Не потому что всё идеально. А потому что я живу. Слышу музыку, читаю, учусь, встречаюсь с друзьями, смеюсь, ошибаюсь, двигаюсь вперёд. Не для кого-то, не назло кому-то, а для себя. И этого достаточно.
Юля кивнула, сжала руль, улыбаясь:
— Мам, ты — мой главный пример.
— А ты — моё главное достижение.
Они переглянулись, и Лариса, расправив плечи, направилась ко входу в здание. Она шагала легко, свободно, как человек, который наконец перестал оглядываться назад.
В кафе, между тем, Игорь всё ещё стоял у стола, будто потерялся в собственных мыслях. Алла Петровна с неловкой улыбкой покосилась на него:
— Игорь Семёнович… может, присядем всё-таки? Люди смотрят…
А он только глядел в пустоту, туда, где за стеклянной дверью исчезла женщина, которую он когда-то знал — или думал, что знал.
